не знаешь, что я каждый день ищу твоё лицо в коридорах института, ищу бессмысленно и упорно, забывая, что ты свои институты уже давно закончил; а если бы даже и нет - вряд ли тебе было бы интересно учиться со мной.
А хорошо бы: я на японистике, а ты на китаистике, и - на один курс старше меня; на перерывах между лекциями не успевать переброситься даже парой слов, только натыкаться время от времени на твои взгляды и опускать глаза, и улыбаться молча. А после лекций ехать домой вместе - мы ведь будем жить вместе, правда? - сидеть рядом в метро и вместе склоняться над учебниками, почти сталкиваясь лбами; а если у кого-то занятия длятся на одну пару дольше, то терпеливо дожидаться его на диванчике возле автомата с кофе.
А ещё вместе в библиотеку ходить - нет, не в нашу, не подумай; в нашей - тесно. В Библиотеку Академии Наук, конечно же, - и садиться в самое тихое место возле окна в углу. Какая-нибудь из тамошних старух, из которой уже высыпался весь песок, который только мог, несколько раз пройдёт мимо туда-сюда. Будто бы невзначай пройдёт, а на самом деле - любуясь: на нас будет падать солнце, и наши с тобой головы будут золотыми, словно в нимбах; она с умилением подумает: какие хорошие дети. И шарканье её шагов будет самыми громкими звуками в этой медленной золотой тишине - да ещё иногда шелест переворачиваемых страниц.
Я путаю простые иероглифы, но не думай, что я позволю тебе себя по ним гонять. Не всё же думать об учёбе; давай лучше возьмём с полки "Сон в красном тереме" какой-нибудь - или другую чепуху. И тут же, в библиотеке, будем рисовать героев на обрывках тетрадей, то и дело отбирая друг у друга бумагу и резинку.
Или ещё: в один не особенно прекрасный день я распахну дверь, возбуждённая и с блестящими глазами (и со мной в дом ворвётся холодный ноябрьский воздух), и с порога крикну: "Мы будем искать сокровища тамплиеров!". С этого дня мы, приходя в библиотеку, будем обкладываться горой книг по истории Петербурга и читать про Павла и Мальтийский орден. А над сеньором Эко сбудется злая карма. Хотя он тут ни при чём, он предупреждал, что всё зло - от какопрагмософии, сиречь бесполезного умствования, а я его не послушала. И мы с тобой будем рисовать планы Михайловского замка - и предполагаемые места захоронения сокровищ отмечать крестиками, как в книжках про пиратов.
Рисовать, рисовать, рисовать...
Зимними вечерами - карты нашего с тобой холодного Севера.
Помнишь ли ты?
Помнишь ли комнату в башне - ломаный шестиугольник? Вдоль стен - стеллажи гнутся под тяжестью книг, стрельчатое окно, в котором - острые вершины и восходы-закаты в полнеба, а возле окна - стол, заваленный - кроме книг и свитков - приборами безымянными и чудесными; а я сижу на краю стола и болтаю босыми ногами.
А ещё гобелен на стене... нет, об этом я не могу рассказать. Знаешь, у Миядзаки - в "Службе доставки Кики" - был такой гобелен: ночь над лесом, и в звёздном небе - небесный телец, журавли и девушка на крылатом коне, и луна, похожая на рыжий рогалик? Эффект узнавания был мгновенным; почти, почти... - но что именно было выткано на том, на нашем - не могу вспомнить, не нащупывается никак, ускользает; ты не помнишь?
...ещё пальцы в перчатках - чёрные шёлковые пальцы, на безымянном и среднем - по серебряному кольцу, и белая прядь, падающая на лицо, кторую всё время хотелось поправить, отвести за ухо, - но это моё, не твоё; ты похож на него, но ты - не он, и твои глаза не...
Да может, я и ты просто его осколки, обрывки, нити связывающие и нити разделяющие, ноты растерянные, листы рассыпавшиеся, две ладони, в которых живое пламя.
Но мы не будем говорить об этом.
И о вересковых холмах - не будем говорить, о первой осени тысячи лет одиночества, о сиротских криках чаек над бездной, захлестнувшей Нуменорэ, - незачем; чей пепел, кто кого потерял - не всё ли равно теперь; время лечит.
А мы будем всего лишь делать карты: старить бумагу крепким чаем, старательно выписывать кельтские узоры на полях, заселять горы и моря босховскими чудищами. На дне между островами Кюсю и Хонсю лежит сом, когда он бьёт хвостом - земля вздрагивает; нам рассказывали об этом на географии Японии. А отчего случаются землятрясения в Арде? Ты не скажешь?
Ничего-то ты не знаешь.
И не нужно. Ты очень хороший, прости, и ты вовсе не виноват в том, что я вижу в тебе только своё отражение.
Выдуманная я и выдуманный ты - почти что персонажи Миядзаки.