Эй, бог, когда я говорила, что не против отправиться в путешествие, я вовсе не имела в виду, что хочу целый день таскаться по городу пешком по жаре.

...Зато не только всё успела, но и совершила попутно целых три добрых дела - сняла с дерева перепуганного кота, развлекла беседой старушку с третьего этажа того самого дома, где живёт тот кот, и, наконец, бойко оттарабанила свой телефон парню с собакой (после того как я погладила собаку, фыркнуть на парня и гордо удалиться стало уже как-то неудобно). Три добрых дела подряд - это вам не шутки шутить. Где моя волшебная палочка?

---

Понравилось.

Это игрушечный замок.



Вот игрушки, лежащие на полу игрушечного замка.



Вот скелет ребенка, плоть давно сгнила — смотри, можно взять его на руки, он такой маленький, такой хрупкий — он лежит позабытый среди груды плюшевых игрушек, он спрятан где-то в глубине игрушечного замка.



Вот тело ребенка (как странно похоже оно на скелет, который мы только что видели, смотри, оно такого же размера, и пропорции те же) лежит где-то в грязи, потому что они остановились, чтобы похоронить его, потому что человек с длинными красными волосами настоял на этом, потому что этот ребенок не вернулся в игрушечный замок.



Вот колокольчик, от которого исходил звук и боль, ритуальный предмет, превратившийся в смертоносную игрушку ребенка, которую он раскачивал с таким беззаботным энтузиазмом, и стены трескались, плоть разрывалась, звенел реквием, а сейчас он выпал из его рук — куда я положил его? Пожалуйста, учитель, подождите секунду, я положил его только что, я знаю, что найду его, если вы дадите мне время, но я так устал, я почти не дышу, и свет дробится надо мной — и сейчас он лежит среди других игрушек в игрушечном замке.



Вот четки, намотанные круг за кругом, ожерелье обещаний, средоточие снов, достаточно тугие, чтобы задушить человека, достаточно свободные, чтобы удержать мир мечты, достаточно длинные, чтобы обвиться вокруг ребенка и заставить его верить, что будущее в его руках, они рассыпались и укатились меж его пальцев — нет, подождите, учитель, я иду, но я должен подобрать их, подобрать их все, а они укатились и лежат среди игрушек на полу, они испачканы кровью, они тяжелые, и у меня больше нет сил их поднять, пожалуйста, учитель, подождите — и, возможно, если ты внимательно присмотришься, ты увидишь, какой узор они образуют на полу игрушечного замка.



Вот сутра, и ты читай ее внимательно, поэтому что она не обязательно то, чем кажется — это принцип, принявший форму слов, мысль, ставшая материальной, кусок вселенной, вывернутый и уменьшенный до размера бумаги — это не просто чья-то вещь, это не просто доказательство высокого ранга, это огромная тяжесть, давящая на плечи, и она разгоняет тьму, хотя она вовсе не обязательно оставляет тебе свет, когда все тени исчезают, и когда ее читают вслух, она сотрясает до основания игрушечный замок.



Вот человек, который приходил сюда дважды, оба раза, чтобы потребовать то, что потерял, и он не хочет быть тем, кто он есть, но он и не отрекается от этого, и он яростно протестует, когда у него это забирают. Он ревностно относится к вещам, к которым он не позволяет себе привязаться, но никто не говорил, что жизнь дожна быть простой, легкой и безболезненной. Его пригласили, его ждали, его развлекали, но почему-то он не хочет остаться, и идет вниз по ступеням, ведущим прочь из игрушечного замка.



Вот ребенок, которому принадлежит игрушечный замок. Сейчас он лежит на полу среди своих игрушек и смотрит снизу вверх на человека, который стоит перед ним и все еще улыбается своей обычной улыбкой, и в его голосе все еще та же спокойная насмешка, что и прежде. Его одежды залиты кровью. Свет темнеет в его глазах, и он думает о боге. Он видит, как витражи над головой трескаются, разбиваются и сыпятся вниз, как радуга, и слушает, как рушится мир. Он мог бы многое сказать — учитель, заберите меня отсюда, исцелите меня, помогите мне, обнимите меня, пожалуйста, обнимите меня — но они застревают у него в горле от кровавого кашля и от знания. Он наконец достиг сатори, осознав, что его учитель отдал ему все, что у него было, а взамен он отдал, все, что у него могло бы быть, и в свете этого знания остается только лежать здесь и расплачиваться за проигрыш. Взрослые пришли и забрали его игрушки, время игр закончено, и теперь ему пора спать. И свет обрушивается на игрушечный замок.



Вот священник, который не священник, Санзо, который не Санзо, человек, которому принадлежит слово, гласящее, что бога нет, и его лоб не отмечен прикосновением Небес. Он пришел посмотреть, чем закончилась игра, потому что люди, у которых есть игрушки, всегда хотят видеть, что с ними сделали другие люди, и потому что ему скучно, и потому что ему любопытно, и потому что он хотел в последний раз увидеть того, кто объединяет в себе свет и тьму. Для него все одинаково; рушащийся замок, умирающий ребенок, бьющеся стекло, разбросанные игрушки, кровь, свет, воздух. Он возьмет то, что осталось, и пойдет своим путем, улыбаясь, священник, которому принадлежит ребенок, которому когда-то принадлежал игрушечный замок.



Вот дракон, летящий над игрушечным замком, наблюдающий, как он рассыпается, словно колода карт. В свое время он видел, как рассыпались куда более великие вещи. Когда-то он сам был великим. Сейчас он смотрит вниз, на руины игрушечного замка.



Потому что игрушечного замка больше нет.

(с) не моё.



так и только так можно писать фанфикшн по аниме.

@темы: @

---

Опять снился Сюань-цзан.

Впрочем, нет, вру. Снился Конзен, потому что я читаю Сайюки Гайден. Эру мой, как же я его ненавижу. Он блондинка и истеричка. Более того, он жестокая пародия на Санзо, и я не могу этого вынести. Санзо - Санзо, да, к чёрту эту китайщину, - у меня один из самых любимых анимешных персонажей. Я его... нет, не то чтобы уважаю. Но я в него верю. Он выпендрёжный, но настоящий. Он светится, что бы это не значило. (Угу-угу: "Вы твёрдо убеждены, что все буддийские монахи пьют, курят, сквернословят и стреляют из пистолета по йокаям. В противном же случае они не тру." (с.))

А Конзен пустышка. Он не имеет права на такой характер. Он местами обаятелен, но он, чёрт возьми, попросту не имеет права на существование. у него нет судьбы, нет нормальных человеческих чувств, у него вообще ничего кроме божественной скуки нет.

Гайден вообще довольно часто оставляет ощущение недоговорённости или даже фальши.

Не понимаю.

---

Я в двух мирах сразу, но в этом третьем - только телом.

Есть такое время года - когда деревья ещё зелёные, а воздух уже холоден, какая-то стылость и тоска в нём. Нет солнца. Что-то такое тревожное, серебрящееся, ивовое. Ветер в ивах... только не такой, как у Грэхема. Непокой. Хочется сложить вещи в рюкзак и уйти. Навсегда. Если уходишь, это каждый раз - навсегда, потому что тот, кто возвращается - уже не ты. Так Макс Фрай объяснял, и он прав совершенно. Другими словами, если хочется уйти - значит, хочется бросить себя такого, какой ты есть сейчас, и найти какого-то другого себя. И за этим скрывается недовольство собой, а недовольство собой - это не есть хорошо. Да, да, я недовольна собой. В то время как той собой, которая существовала ещё неделю назад, я была довольна. Чёрт, ненавижу меняться, да ещё с такой скоростью.

Недавно говорила одному человеку о себе и о лете. О том, что летом мне всегда надо быть с кем-то, потому что всё в моей жизни, что было связано со смертью, происходило летом; от воспоминаний остался какой-то неприятный запах, следковатый и прелый, напоминающий запах гнили, и сильнее всего он к вечеру, - и только если я не одна, я о нём забываю. Но сейчас, кажется, это уже прошло, сейчас - другое. Сейчас что с кем-то, что без никого - всё одно: курю как паровоз и мрачно зыркаю на окружающих. Пора путешествий. Почему хомсы никогда не становятся снусмумриками, а.

Хорошо бы и правда уехать на несколько дней. В тот же Приозерск хотя бы. А лучше в какое-нибудь совсем новое место, где я никогда не была.

Пусть только завтра не будет дождя. Завтра много дел, мне обязательно нужно немнжко солнца, чтобы ненадолго очнуться для реальности и пережить это безболезненно.

...Из одного мира в другой, туда-сюда. Как на качелях, от одной точки взлёта к другой, а реальность где-то посередине - внизу, и поджимаешь ноги, чтобы случайно к ней не прикоснуться.

---

себе

Снилось: лечу на громадном бумажном самолёте, который кренится на один бок и вот-вот рухнет на землю

у моей кошки блохи, ей нравится валяться в песке, она прорывает песчаные горы насквозь

где-то на полдороге между Питером и Сестрорецком

там есть салон игровых автоматов, я несу туда все свои деньги, уповав на везение новичка, и, естественно, проигрываюсь, проигрываюсь снова и снова, но никак не могу бросить игру

что-то про Ба-цзе и Сюань-цзана, - кажется, ненавижу первого за то, что он всегда выигрывает в азартные игры (а я всё играю и играю, и деньги мои утекают от меня широкой рекой), а второго - из ревности

а может, первого - из ревности, чёрт его знает, это всё так запутано.-(

---

Jedi Academy

Играю уже два дня. Вся - там.

Я прекрасна, я прекраснее всех, гибкая и лёгкая, с двумя косами-щупальцами, от тяжести которых болит голова; длинные тонкие пальцы, прохладная кожа, а пятнышки на щеках - тёмные, тёплые, - чуть шершавые на ощупь, они как будто две крохотные бархатные пуговицы на зеленоватом атласе кожи. У меня есть имя - Джейден, и я люблю это имя, оно подходит к этому лицу. Ещё у меня есть лайтсабер, самый настоящий, шипящий и тяжёлый, и ничего, что цвет клинка напоминает разбушевавшийся апельсин. Джейден - джедай. Рыцарь-джедай. Я проговариваю это снова и снова, пока слова не теряют вкус и смысл; на самом деле я всего только крестьянская девчонка, возомнившая себя кем-то большим лишь потому, что мне не нужны руки, чтобы поднимать и швырять камни. Глупо.

На Йавине IV - серо и сыро, там развалины храмов и оплетающие их лианы, и полуобвалившиеся мосты над пропастями, в которых дремлет туман. Туман оседает клочьями на волосах и коже, я высовываю кончик языка - и он капельками ложится на язык. Повсюду вода. В каплях воды отражается пламя факелов.

На Татуине горячий ветер бросает в лицо горсти песка, это скверный мир, я задыхаюсь в нём - задыхаюсь оттого, что моя нежная кожа пересыхает от жары, и ещё больше - оттого, что этот мир умирает. Я не знаю, ненавидеть его или жалеть; там тускены, чёртовы тускены - чёртовы глупые твари, не желающие понять, что их единственное преимущество - в численности. А они ходят крошечными группами, и даже такой неудачнице, как я, ничего не стоит аккуратно, прицельно перестрелять их всех поодиночке. Они совсем нестрашные, только иногда бывают похожи на жестоких заигравшихся детей. Джавы гораздо страшнее; какой-то холод исходит от них, хотя они тоже жалки, они тоже похожи на детей, но - на печальных детей, таких детей, на которых взрослые никогда не обращают внимания, которые слышат что-то такое, чего мы не слышим, и чувствуют какую-то боль, которую другие не чувствуют, - на преждевременно состарившихся детей похожи.

Самая страшная миссия - Кореллия, и самый страшный звук во всём мире - свистящий хрип твоего собственного светового меча, когда клинок выскальзывает из эфеса или случайно касается какого-нибудь предмета. Одно только это гудение, ничего больше, боже, как оно режет уши; ты одна-одинёшенька во всём мире, а весь мир против тебя; не можешь взять в толк, куда идти и что делать, а на каждом углу караулит наёмник.

У меня дрожат пальцы и сердце стучит как сумасшедшее. Тут, в жизни я очень спокойный человек, и моё сердце никогда так не стучит. Там, в игре, я-которая-Джейден только хочет казаться очень смелой и решительной, а на самом деле боится, как принято говорить, даже собственной тени, и если это и гипербола, то совсем чуть-чуть.

Мы обе трусихи.

Я хотела быть похожей на Тионн, но та целыми днями напролёт сидела в библиотеке и думала о смысле всего сущего, а я пропадаю в коридорах незнакомого корабля, машу световым мечом, который не умею даже держать как следует, и пытаюсь справиться с ситхом, который смеётся над моей неуклюжестью.

Я решительно не понимаю людей, добровольно идущих в джедаи. Возникни у меня желание написать что-нибудь по миру Звёздных войн, я писала бы историю девушки, которая стала джедаем случайно. Словом, влипла. А как выпутываться - не знает.

Второй ученик мастера Кайла - предатель, я чувствую это кожей, но не знаю, как сказать, чтобы учитель не разгневался и не огорчился.

@темы: другие жизни, homo ludens

---

Вышла на балкон покурить - а там луна, огромная такая, круглая, сырно-жёлтая. И в лёгкой дымке тумана (всё как полагается). Прямо-таки демоническая какая-то луна. Такой вот её очень любят рисовать разномастные художники-фэнтэзисты, - потому, видно, и демоническая. Но она действительно немного странная, я под этой аппетитной жёлтой луной весь свой проспект увидела как-то иначе; голова никак не может перестать кружиться; впрочем, я не спала уже тридцать шесть часов, может быть, она и должна кружиться.%) А спать всё равно не хочется.%)

---

Осень за окном.

...как странно ветер поёт,

меня с собою зовёт

уйти налегке



как странно знать наперёд,

когда и что тебя ждёт,

и в чьей ты руке



серебряный сентябрь

(с.)

---

Болезнь. Пряники. Обида.

Разметочные флажки переживаемого напоминают оглавление романа, - но это скорее Зюскинд, будничный и изматывающий, чем какой-нибудь Кортасар.-(

---

переживаемое

Очень любопытно, что было в голове у архитекторов, застраивающих Васильевский остров; судя по результатам их работы - что-то вроде прозака, только, разумеется, на старинный лад. Если пойти в одну сторону, попадёшь в прямо противоположную. Улицы похожи на клубок. И повсюду там - кошки, целые полчища кошек, атакующих мои ноги и уши. Есть старая разбитая машина, в которой живут несколько из них. Кошки и дворы-колодцы - вот и весь Васильевский. Невыразимо странное место. Есть дворик, будто бы вырванный из какой-нибудь книги Крапивина, там тополя, с которых летит пух, и бельё, вывешенное на просушку.

Я кое-как запомнила дорогу в нужное мне место, но пройти туда другим путём или представить весь остров сверху, в перспективе - выше моих скромных возможностей.

*

- ...Вы любите что-нибудь из японской литературы?

- Акутагаву люблю. Ещё Мисиму, да, я очень много читала Мисимы, но он мне всё равно чужой.

- Да-да, Мисима. Это сейчас модно. А как же Кобо Абэ?

- "Чужое лицо".

(Я думаю, что каким-то образом умудрилась забыть о Сэй Сёнагон, которую люблю гораздо больше Акутагавы и, конечно, больше Мисимы, - но поздно.)

Он просматривает мой тест. Начинает нервничать, просматривает ещё раз.

- Вы что, английскую школу заканчивали?

- Да.

- Ну, чёрт с вами. Здесь очень, очень сложно учиться, вы это понимаете?

- Да, я понимаю.

(Ничего я не понимаю на самом деле, разумеется; уверена, что учиться здесь будет легко. Мне - легко.)

- Надеюсь, это осознанный выбор.

- О да, вполне осознанный.

*

Кадр из жизни Васильевского острова: один из тех самых дворов-колодцев, которым скорее бы подошло определение лабиринтов. На карнизе валяется, раскинув лапы, страдающая от любви кошка. За стеклом - печальное, влюблённое лицо кота; в глазах плещется огромное, не кошачье по размерам своим непонимание и возмущение несправедливостью жизни.

*

Небо закрыто грязно-белыми тучами, похожими на сугробы подтаявшего февральского снега. Каждый вечер я выхожу на балкон с надеждой, что небо хоть капельку прояснилось, но увы. Я уже не мечтаю, чтобы мне подарили телескоп, - пора моего бешеного увлечения астрономией давным-давно осталась позади; но в эти дни августа по ночам с неба падают звёзды, то есть, я хочу сказать, это в других городах они падают, но только не у нас, хотя в этом есть какая-то чудовищная нечестность - ведь мы же пролетаем через Персеиды вместе со всеми. В Петербурге мечтать о телескопе - бессмысленно, тут над головой талые сугробы вместо звёзд.

Зато у нас есть планетарий; там звёзды неживые, но всё равно очень красивые. Он немного лечит от расстройства, но не полностью, конечно, не полностью.

*

Эрленд Лу в сумке.

*

Шоколадная фабрика откроется 24 августа в полночь; по крайней мере, так написано на плакатах. Я в нерешительности, я не хочу возвращаться одна домой в третьем часу ночи, и брать с собой кого-то - не хочу тоже. Потому что на "Шоколадную фабрику" надо идти с кем-то, кто понимает, а единственного человека, который понимает, в это время тут не будет.

@темы: альма матерь

---

самокопательное

К восемнадцати годам у меня взяло и выросло откуда-то чувство собственного достоинства.) Главным образом сие замечательнейшее свойство человеческой души выражается в том, что я наконец-то научилась понимать, чего мне хочется, - а с этим у меня всегда было очень-очень трудно, да.

---

Вот я написала: "Ты должен переплыть это море"; и думаю, что это - ложь. Каждый человек - это остров, об этом ещё Джон Донн писал, а у островов, увы, нет ни ног, ни ласт. Мы сколько угодно можем думать, что движемся навстречу друг другу и переплываем моря и целые океаны, но на самом-то деле мы остаёмся на месте, не становясь ближе друг к другу ни на дюйм, - мы одиноки, как устрицы, запертые в своих раковинах. И даже само слово "мы" - точно такой же самообман, как мысли о пересечённом море; жестокий самообман: так страшно вдруг увидеть это море, эту пропасть, что лежит между тобой и другим человеком, - в особенности когда ты уже поверил, что никакого моря нет и не было никогда, что вы рядом и держитесь за руки. А море-то здесь, оно расстилается от одного горизонта до другого, а ты стоишь посредине на своём острове, одинокий и испуганный. И все это знают, и все уже к этому привыкли, и всё равно продолжают говорить "мы". Мы должны переплыть это море, каждый своё... - и я не буду ничего зачёркивать: эти слова внушают мне некую не вполне ясную мне самой надежду.

@темы: самозакапывание, философия чайника, я - мизантроп

---

игра по Elfquest*)

У слова "ролёвка" аромат чего-то трогательно-детского - вроде нестираных носочков. Несвежие носочки, да. И переваренные макароны или недоваренная гречка напополам с заплывшей жиром тушёнкой. И искусанные комарами и прочими божьими тварями руки-ноги. И чай, припорошенный пеплом. И спать втроём в одноместной палатке, это - всенепременно, это свято почти так же, как и тушёнка. И одежда, насквозь пропахшая дымом.
И это всё было, да. И это всё было здорово.%)
На саму игру мы не остались: мы видели начало, и того, что мы успели увидеть, нам хватило с головой. Хотелось не испортить, сберечь впечатления от поездки, от людей - от целой галереи замечательнейших людей, которые отнюдь не заслужили, чтобы я начала сравнивать их с их игровыми прототипами и тут же возненавидела. Был, например, Рубака, тощий и меланхоличный, с волной седых волос до пояса и в чёрном плаще; владыка сит или Люциус Малфой - о, да, но не Рубака ни разу, и слава всем богам, что нет, потому что никогда он мне не нравился.
На третий день из рюкзаков начали появляться уши - картон, пластырь да тональный крем. Большие такие, острые уши. "Иду по лесу и ушами за ветки задеваю" (Звездочёт...). За это я, наверное, и не люблю ролевые игры - за приклеенные уши, за неуклюжие мечи, за катастрофичное нессответствие людей и отыгрываемых персонажей - а может, и не за это вовсе, но это тоже пахнет несвежими носочками. Почему бы не придумывать собственных персонажей, ведь так, казалось бы, было намного интереснее. Но ролевой народ этого не любит, - а я не люблю, когда то, что мною уважаемо и ценимо, превращается в неумелый фарс. Носки, господи, несвежие носки, и не избавиться мне от них, не избавитья от этого двойственного отношения к ролевикам никогда...
Неважно. Я ведь хотела - о другом.
Ведь там было ещё... ох. Такая удивительная, такая невероятная красота там была, что голову кружило и ноги подкашивались: закаты и восходы; и вода-вода-вода кругом, и в воде отражается небо. Столько воды бывает только в море, и такие волны - когда поднимается ветер - тоже бывают только в море. И острова. И скалы. Огромные валуны, поросшие мхом и лишайником, - то ли развалины крепостей, то ли тело гигантского дракона, уснувшего у воды и не знающего, что над ним пролетают годы и века, и из его чешуи успел вырасти целый лес. Или - или-или-или. Это всё равно что на облака смотреть: целыми днями напролёт можно говорить про эти камни.
Была земляника между камнями, крупная и сладкая, и болота с их туманами и их ворожбой. И сосны - рыжие, как веснушки. Есть такая старая-престарая песенка про Карелию, про ресницы остроконечных елей над голубыми глазами её озёр. Там, в Приозерске, ели и сосны как нигде больше похожи на эти самые ресницы: видно, как они царапают небо.
Сосны и ели, и ветер, - "Мой холодный, но дорогой Север"; не знаю, откуда это, но я твердила это про себя не переставая. Всё оказалось так просто - а я ведь собственными руками рисовала карту, но так ничего и не поняла: Карелия - это и есть наш Север, мой Север, а Ард'аэлинир Тэссэа, Страна Тысячи Озёр, - это, конечно же, Финляндия. (Вероятно, я до конца дней своих останусь ниэнновской девАчкой, и ничего с этим не поделаешь.) Мой холодный, мой дорогой Север; я сидела на носу байдарки, пытаясь запомнить всё-всё, что вокруг. Немного больно, когда смотришь и знаешь, что никогда не сумеешь это нарисовать. Когда нет даже фотоаппарата.
И вот что я подумала: если мне таки удастся восстановить то, что было на сгоревшем винчестере, то я непременно найду несчастные страницы, когда-то выпившие из меня столько сил, а теперь заброшенные куда-то на пыльные антресоли - если, конечно, допустить существование антресолей внутри винчестера, - словом, лежащие бесполезным грузом и за давностью кажущиеся такими нелепыми. Я найду их и закончу, и, может, даже повешу где-нибудь в сети, чтоб не пропадали больше. Потому что всё это - я, и неправда, что я выросла из этого мира, я вообще плохо расту. Это - я, это мой Север, мои сосны, мой вереск и моя (тьфутыгосспади) полынь, - вот так я и рассуждала, валяясь на нагретых солнцем скалах возле троллячьего лагеря и нюхая тот самый злосчастный цветущий вереск самым что ни на есть ниеннистско-девАческим образом. И никому я это не отдам, ни сгоревшей электронике, ни собственному прошлому.
...И ещё, разумеется, песни около костра были. Под гитару и глинтвейн. Замечательные песни, Хелависа и Тикки, и ещё всякие Иллет и Тэм по мелочи, и песни неопределённого авторства, вроде "Мории", может, и не столь замечательные, как Тикки, но оттого не менее родные. Впрочем, нет, вру: была и вовсе незнакомая песня, и пела мне её девушка, которая только учится обращаться с гитарой и потому беспрестанно смущается, девушка с тихим-тихим голосом и до странности знакомым лицом. А знакомое лицо - это, как я думаю, гораздо важнее, чем имя, которое я, увы, почти сразу забыла.

Отчего на голове не растут цветочки -
А растут они в траве, и на каждой кочке?
Если волосы растут, значит их сажают,
Почему сажать цветы мне не разрешают?

Хорошо бы сделать так: срезать все кудряшки,
На макушке красный мак, а вокруг ромашки.

@темы: lytdybr, тёплый Север

---

(avi)

Без компьютера я погибаю от скуки и тоски%). Единственное место, где можно спастись - салон видеопроката, и я иду туда, ползу туда, как умирающий от жажды ползёт к своему миражу воды. Я окультуриваюсь, я знакомлюсь с Джармушем, знакомлюсь с Вендерсом, знакомлюсь с Ким Ки Дуком. Сегодня на моём столе - разделочном, так и хочется добавить, столе будущего великого кинокритика, умело разбирающего шедевры на цветовые решения, сюжетные приёмы и прочие шестерёнки, - лежит Кустурица: "Андеграунд".

И он странен. Он страшен, как и всякий Кустурица. Мы, воспитанные на голливудских фильмах, привыкли, что нам всегда объяснят, где нужно сделать весёлое лицо и где грустное; а у Кустурицы этого нет. Его фильмы сумбурные и немножечко абсурдные, по крайней мере, кажутся такими поначалу, пока ты натужно пытаешься понять, смеяться тебе нужно или плакать. А потом - как-то очень вдруг тебе становится понятно, что никто не требует от тебя ни того, ни другого, что это сама жизнь течёт перед тобой, хаотичная и безумная, жизнь, которая никогда не бывает только весёлой или только грустной. И вот ты радуешься, что понял, и тут - хлоп! - ещё одно прозрение: смешного-то тут, оказывается, и не было никогда, одно только страшное, и как же ты был так слеп, что не сумел понять этого с самого начала. По экрану бегут финальные титры, а в горле - комок; и где-то на краю сознания встают строчки недоброй госпожи Кристоф: "...Жизнь - совершенно ненужная, бесполезная вещь, это бесконечное страдание, выдумка Не-Бога, злобность которого непостижима".

За это я не люблю Кустурицу. Почти ненавижу.

@темы: самозакапывание, философия чайника, синематограф

---

от Reflection

Пока меня не было, меня поймали и "осалили". Вот как оно бывает, и слово-то какое - пугающее, скользкое... уф.)



Ответьте на эти вопросы. Потом прибавьте один от себя, а один вопрос уберите. И оставьте пятерых авторов дневников, передав им эстафету.



1. Для чего/кого/зачем ты ведёшь дневник?

По привычке; тут я говорю с кем-то, чьи глаза всегда внимательны, кто понимает. Например, с тобой говорю, да-да, с тобой, кто читает это сейчас. И не исключено, что так нам разговаривать намного удобнее, чем в так называемом реале, я говорю - ты слушаешь, или наоборот, и местами это даже похоже на откровенность - хотя никогда здесь откровенностью не пахло: совсем другой человек мог бы написать этот дневник, и ты, и он. А получилось так, что пишу я, и это ровным счётом ничего не значит.



2. Если бы у тебя была штука баксов, на что ты бы её потратил (а)?

Не смешите мои тапочки. Это полгода учёбы в моём универе.) Но если бы вдруг образовалась совершенно лишняя штука баксов - книг бы накупила, разумеется. И что-то вроде байка. Хочу байк, да, если денег хватит. *_*



3. Дорога для тебя - радость или гадость?

Радость, однозначно и безусловно.



4. А у вас зебры с лошадьми ассоциируются?

Нет. Зебры ассоциируются с полосатостями. И с одной девушкой тут, на дневниках, которая тоже любит зебр и полосатости)) А лошади - это совсем другое. хотя их я тоже люблю.



5. Кому бы не дал(а) почитать дневник?

И так уже читают кое-то из тех, кому не надо бы. Ну и пусть их, в конце концов, ничего страшного в этом нет.



6. Куда бы отправился (отправилась) на корабле?

Не знаю. По всему миру. И чтобы никогда не возвращаться. Это моя детская мечта - плыть и плыть неважно куда, просто плыть по течению. Не домашнее я существо по натуре своей. Хотя где-то всегда должен оставаться дом, куда можно вернуться. Вероятно, за такого рода мотивы я и люблю фэнтези.)



7. Ваша любимая сказка?

Первое, что в голову приходит - муми-тролли. Но муми-тролли - это не сказка, и это не мир, хотя я страх как люблю вздёрнуть подбородок и объявить что-то неприкосновенным живым миром - но это не то, это - внутри. Что-то вроде внутренней философии это, если б только слово "философия" не падало так тяжело; внутренняя мумитроллия это, и точка. Не сказка.

Астрид Линдгрен?

Кэрролловская "Алиса"?

"Бесконечная история"?

И тоже - не то; слишком взрослое всё, слишком... Сказки вообще зачастую взрослее того, что принято называть настоящей, взрослой литературой, - хотя так и должно быть.



Все, кому хотелось бы передать эстафету, давно уже опрошены, так что - если у кого-то есть желание, пускай "осалится" сам.

@темы: юзер 39632

---

Книги.

У меня, кажется, талант сочетать книги и скромные события своей неяркой жизни самым наиабсурднейшим образом. Когда я ехала в Москву на слэшкон весной, взяла с собой Монтеня. Теперь собираюсь на несколько дней в лес с ролевиками, и со мной едет Стендаль. Замечательно.)

---

Слово, как ни крути, в начале всего. Почему мне раньше не приходило в голову, что у всего должно быть имя, и тем более должно быть оно у городов - у городов, славных своим genius loci, таких, как Питер или Прага, в которой я никогда не была, но о которой мечтаю ещё с тех самых пор, как переболела Майринком, или - из выдуманных (но оттого не менее, а для меня в чём-то даже более реальных) - как Макондо или Касталия? И как же я осмелилась надеяться, что мой Город - растущий в моей голове, как зерно в почве, как дождь внутри облака - сможет выйти наружу, не имея имени? А его нет, и я не знаю, где его искать. Только одно есть - Город, и ещё - Город серых птиц, но это - чужое, это осталось от "Хайбане Ренмей", а мой Город - только мой и ничей больше.

По крайней мере, мне хотелось бы в это верить.

@темы: кусочки Города

---

В двенадцатой серии Рагнарька Фрейя поит Локи зелёным чаем. Всё очень традиционно: она в кимоно, на коленях, в одной руке держит мисочку с чаем, в другой - венчик для взбивания. Но! - чай нарисован почему-то так, что по консистенции своей больше напоминает кашицу. У меня же, как бы старательно я не взбивала чай, образуется разве что пенка, да и то очень тоненькая. Любопытно - это глюк аниматоров или, может, я сыплю слишком мало порошка?

Мне бы мои проблемы, ага.%)

(А в Восточном обучают чайной церемонии. Единственный его плюс.)

---

"Небо над Берлином" - это, кажется, очень известная вещь; мне должно быть стыдно, что я посмотрела её только сейчас.

И я ужасно не люблю фразу, которая неизбежно должна сейчас последовать, но: это один из лучших фильмов, что мне доводилось когда-либо видеть. Возможно, даже самый лучший.

Хотя, наверное, мне просто кажется так сейчас, а завтра всё встанет обратно на свои места. А не завтра, так чуть позже. Да.

---

О невесёлом - о работе%)

*голосом Лемони Сникета* Если вы знаете, каково это - ползать со щёткой в одной руке и с тряпкой в другой по карнизам окон напротив Эрмитажа, обозревая все экскурсионные места нашего славного города с высоты четвёртого этажа и пугая иностранцев совершенно несексуальными трусами из-под замызганного халатика неизвестного происхождения - то вы поймёте, что я пережила вчера. Если же нет, то вам и не представить.



Вообще-то подразумевалось, что я мою окна в Зоологическом институте, хотя сомневаюсь, что после знакомства с моей тряпкой они стали намного чище.

В помещении с окошками, подлежащими мытью (комнатой назвать язык не поворачивается), меня окружали скелеты самых разнообразных размеров и форм, черепа с рогами и без, заспиртованные создания в колбах и таблицы, исписанные латинскими непонятностями. Не то чтобы я не видела все эти чудеса раньше, но так долго там проторчала - впервые. Здорово, ужасно здорово всё-таки. Я бы хотела... нет, работать там - нет. Хотела бы быть маленьким ребёнком, которого водит за руку по всем этим коридорам кто-то большой и добрый; и просить: "Расскажи мне про эти колбы, и этих собак и мамонтов" - а ему и в самом деле было бы что рассказать про это и ещё много-много других вещей. Глупость, конечно. А о чём ещё думать, как не о глупостях, когда за шкафом без умолку треплются и смеются какие-то американцы и ты потихоньку начинаешь ненавидеть их всеми фибрами души. Очень надеюсь, что мне удавалось планомерно рушить их сладкие мечты о клонировании мамонта омерзительным треском обрываемой с окон бумаги.

(Ещё думала о том, что можно записаться в сатанисты и страстно мечтать стащить самый большой и рогатый козий череп.)



А сегодня был дождь, и я отлынивала от работы: пила горячий шоколад и смотрела нашу, советскую "Алису в стране чудес". Завернувшись в свой любимый клетчатый плед, естественно.)