флафф, некрофилия
Очень любопытно, что было в голове у архитекторов, застраивающих Васильевский остров; судя по результатам их работы - что-то вроде прозака, только, разумеется, на старинный лад. Если пойти в одну сторону, попадёшь в прямо противоположную. Улицы похожи на клубок. И повсюду там - кошки, целые полчища кошек, атакующих мои ноги и уши. Есть старая разбитая машина, в которой живут несколько из них. Кошки и дворы-колодцы - вот и весь Васильевский. Невыразимо странное место. Есть дворик, будто бы вырванный из какой-нибудь книги Крапивина, там тополя, с которых летит пух, и бельё, вывешенное на просушку.
Я кое-как запомнила дорогу в нужное мне место, но пройти туда другим путём или представить весь остров сверху, в перспективе - выше моих скромных возможностей.
*
- ...Вы любите что-нибудь из японской литературы?
- Акутагаву люблю. Ещё Мисиму, да, я очень много читала Мисимы, но он мне всё равно чужой.
- Да-да, Мисима. Это сейчас модно. А как же Кобо Абэ?
- "Чужое лицо".
(Я думаю, что каким-то образом умудрилась забыть о Сэй Сёнагон, которую люблю гораздо больше Акутагавы и, конечно, больше Мисимы, - но поздно.)
Он просматривает мой тест. Начинает нервничать, просматривает ещё раз.
- Вы что, английскую школу заканчивали?
- Да.
- Ну, чёрт с вами. Здесь очень, очень сложно учиться, вы это понимаете?
- Да, я понимаю.
(Ничего я не понимаю на самом деле, разумеется; уверена, что учиться здесь будет легко. Мне - легко.)
- Надеюсь, это осознанный выбор.
- О да, вполне осознанный.
*
Кадр из жизни Васильевского острова: один из тех самых дворов-колодцев, которым скорее бы подошло определение лабиринтов. На карнизе валяется, раскинув лапы, страдающая от любви кошка. За стеклом - печальное, влюблённое лицо кота; в глазах плещется огромное, не кошачье по размерам своим непонимание и возмущение несправедливостью жизни.
*
Небо закрыто грязно-белыми тучами, похожими на сугробы подтаявшего февральского снега. Каждый вечер я выхожу на балкон с надеждой, что небо хоть капельку прояснилось, но увы. Я уже не мечтаю, чтобы мне подарили телескоп, - пора моего бешеного увлечения астрономией давным-давно осталась позади; но в эти дни августа по ночам с неба падают звёзды, то есть, я хочу сказать, это в других городах они падают, но только не у нас, хотя в этом есть какая-то чудовищная нечестность - ведь мы же пролетаем через Персеиды вместе со всеми. В Петербурге мечтать о телескопе - бессмысленно, тут над головой талые сугробы вместо звёзд.
Зато у нас есть планетарий; там звёзды неживые, но всё равно очень красивые. Он немного лечит от расстройства, но не полностью, конечно, не полностью.
*
Эрленд Лу в сумке.
*
Шоколадная фабрика откроется 24 августа в полночь; по крайней мере, так написано на плакатах. Я в нерешительности, я не хочу возвращаться одна домой в третьем часу ночи, и брать с собой кого-то - не хочу тоже. Потому что на "Шоколадную фабрику" надо идти с кем-то, кто понимает, а единственного человека, который понимает, в это время тут не будет.
Я кое-как запомнила дорогу в нужное мне место, но пройти туда другим путём или представить весь остров сверху, в перспективе - выше моих скромных возможностей.
*
- ...Вы любите что-нибудь из японской литературы?
- Акутагаву люблю. Ещё Мисиму, да, я очень много читала Мисимы, но он мне всё равно чужой.
- Да-да, Мисима. Это сейчас модно. А как же Кобо Абэ?
- "Чужое лицо".
(Я думаю, что каким-то образом умудрилась забыть о Сэй Сёнагон, которую люблю гораздо больше Акутагавы и, конечно, больше Мисимы, - но поздно.)
Он просматривает мой тест. Начинает нервничать, просматривает ещё раз.
- Вы что, английскую школу заканчивали?
- Да.
- Ну, чёрт с вами. Здесь очень, очень сложно учиться, вы это понимаете?
- Да, я понимаю.
(Ничего я не понимаю на самом деле, разумеется; уверена, что учиться здесь будет легко. Мне - легко.)
- Надеюсь, это осознанный выбор.
- О да, вполне осознанный.
*
Кадр из жизни Васильевского острова: один из тех самых дворов-колодцев, которым скорее бы подошло определение лабиринтов. На карнизе валяется, раскинув лапы, страдающая от любви кошка. За стеклом - печальное, влюблённое лицо кота; в глазах плещется огромное, не кошачье по размерам своим непонимание и возмущение несправедливостью жизни.
*
Небо закрыто грязно-белыми тучами, похожими на сугробы подтаявшего февральского снега. Каждый вечер я выхожу на балкон с надеждой, что небо хоть капельку прояснилось, но увы. Я уже не мечтаю, чтобы мне подарили телескоп, - пора моего бешеного увлечения астрономией давным-давно осталась позади; но в эти дни августа по ночам с неба падают звёзды, то есть, я хочу сказать, это в других городах они падают, но только не у нас, хотя в этом есть какая-то чудовищная нечестность - ведь мы же пролетаем через Персеиды вместе со всеми. В Петербурге мечтать о телескопе - бессмысленно, тут над головой талые сугробы вместо звёзд.
Зато у нас есть планетарий; там звёзды неживые, но всё равно очень красивые. Он немного лечит от расстройства, но не полностью, конечно, не полностью.
*
Эрленд Лу в сумке.
*
Шоколадная фабрика откроется 24 августа в полночь; по крайней мере, так написано на плакатах. Я в нерешительности, я не хочу возвращаться одна домой в третьем часу ночи, и брать с собой кого-то - не хочу тоже. Потому что на "Шоколадную фабрику" надо идти с кем-то, кто понимает, а единственного человека, который понимает, в это время тут не будет.