флафф, некрофилия
У меня теперь есть автограф Зои Ященко; зачем - не знаю, но есть. Немного дурой себя чувствую, потому что никаких побоищ за автографы не было, не та публика всё-таки, и нас всего несколько человек таких набралось, которые осмелились заглянуть за сцену и заговорить.
Ещё мы спросили, о чём поётся в "Дженни" - каждый раз, слушая, думала - про что-то очень знакомое песня, целые косяки аллюзий на английскую литературу мелькали, всплывая наверх и обречённо опускаясь обратно на дно - всё время мучалась невозможностью припомнить, откуда же именно я это всё знаю: стареющий господин и девушка в белом платье с книгой про египетские пирамиды под мышкой, и солнце в её волосах, солнце в стакане оранжада, солнечные искры на воде, и - разлитая повсюду: в воде, в оранжаде, в солнечном свете - тоскливая безнадеждность, тщетно пытающаяся притвориться английским сплином... А оказалось - ни о чём, ниоткуда. "Это... реальный персонаж, живой человек", - сказала она, немного запинаясь, и... и ничего другого не осталось, кроме как, бормоча благодарности, позорно сбежать.
Шла на коцерт со странным чувством: подспудно казалось, что иду прощаться - с собственным романтическим отрочеством, вероятно. А оказалось - всё совсем не так; столько новых песен, хороших песен - я даже не вспомнила ни о каком прощании, просто сидела и слушала тихо. Изменилась ли я за эти два года, выросла ли, стала ли богаче в области того, что принято с некоторой усмешкой именовать внутренним миром, - не знаю, да и знать не хочу, наверное. Знаю одно - пока Зоя пела, очень хотелось положить локти на спинку кресла, что впереди, а подбородок - на эти локти, словом, устроить голову каким-нибудь особо сентиментальным образом и глаза закрыть, как довольный ребёнок; потому что я могу сколь угодно долго обманывать себя, но все движения моего "внутреннего мира" по-прежнему легко, безо всякой тесноты, укладываются в её строчки.
Ещё мы спросили, о чём поётся в "Дженни" - каждый раз, слушая, думала - про что-то очень знакомое песня, целые косяки аллюзий на английскую литературу мелькали, всплывая наверх и обречённо опускаясь обратно на дно - всё время мучалась невозможностью припомнить, откуда же именно я это всё знаю: стареющий господин и девушка в белом платье с книгой про египетские пирамиды под мышкой, и солнце в её волосах, солнце в стакане оранжада, солнечные искры на воде, и - разлитая повсюду: в воде, в оранжаде, в солнечном свете - тоскливая безнадеждность, тщетно пытающаяся притвориться английским сплином... А оказалось - ни о чём, ниоткуда. "Это... реальный персонаж, живой человек", - сказала она, немного запинаясь, и... и ничего другого не осталось, кроме как, бормоча благодарности, позорно сбежать.
Шла на коцерт со странным чувством: подспудно казалось, что иду прощаться - с собственным романтическим отрочеством, вероятно. А оказалось - всё совсем не так; столько новых песен, хороших песен - я даже не вспомнила ни о каком прощании, просто сидела и слушала тихо. Изменилась ли я за эти два года, выросла ли, стала ли богаче в области того, что принято с некоторой усмешкой именовать внутренним миром, - не знаю, да и знать не хочу, наверное. Знаю одно - пока Зоя пела, очень хотелось положить локти на спинку кресла, что впереди, а подбородок - на эти локти, словом, устроить голову каким-нибудь особо сентиментальным образом и глаза закрыть, как довольный ребёнок; потому что я могу сколь угодно долго обманывать себя, но все движения моего "внутреннего мира" по-прежнему легко, безо всякой тесноты, укладываются в её строчки.
а что до нас - для нас и сама Зоя Ященко - придуманная, никак не настоящая.
Но, как ни странно, ничего неправильного в этом не было%)
Сабико, мы с тобой несколько по-разному на это смотрим) я вообще не очень люблю, когда книги-фильмы-музыка, которые мне небезразличны, превращаются в каких-то совершенно чужих мне людей. Вернее, не обязательно чужих, и поэтому это не всегда плохо, - но всегда немного меняет мою картину мира.