«- Штой шмирно, - сказал Господь сквозь зажатые во рту булавки, - тут шказано "рога", шначит "рога".
- Там много чего сказано. - сказал Натаниэль. - Ой!
- Ишвини. Ну шкажи, - Господь вытащил ещё одну булавку, - как люди определят, что ты Князь Тьмы, Отец Зла и так далее, если у тебя не будет рогов?
- Я им сам скажу, честное слово, - сказал Натаниэль, - а вообще там ещё сказано, что рога - символ святости.
- Это где это?! - подозрительно спросил Господь, роняя булавки. - Это в моей Книге? Ты читал мою Книгу?!
Натаниэль закатил глаза.
- Цитирую: "на, возьми, законспектируй, будешь помогать". Конец цитаты.
- Хм. Где здесь индекс.... - Господь задумчиво листал книгу... - Рога... Ага... Пан... Пан - это Я, это Я точно знаю. Пан или пропал - это в самом начале ещё было, до Слова, да. Я или Ничто.
- Ты не отвлекайся.
- Так... Пан... Моисей... Какой Моисей? У Моисея были рога?!
- Нет, - сказал Натаниэль, - он так причёсывался. А может и были, с его причёской не разберешь.
- Ну ладно, - Господь почесал в затылке, - ага, вот они чего так вокруг коров-то в Индии-то... И в Египте... Так это что ж?
- Что ж? - спросил Натаниэль, пытаясь оторвать полуприклееный рог.
- Не трогай. Это получается, что ты тоже будешь символизировать святость? Какой же из тебя тогда Князь Мира Сего?..
- Рогатый! - сказал Натаниэль. - Слушай, а давай вообще без этого. Без рогов, без чешуи, без копыт, а? Ну че за готика вообще? Терпеть не могу. И верни мой свитер.»
(c)
Как это неоригинально - любить "модного сетевого писателя".
Но я ничего, абсолютно ничего не могу с собой поделать: этот ЖЖ мне хочется распечатать и поставить на полочку. Нет, не рядом с Библией.*) Лучше - напротив.
Совсем случайно наткнулась в сети на перевод самого, наверное, известного стихотворения Одена, - перевод, который очень люблю, и стихотворение, которое перечитывалось так часто, что я и сейчас помню его наизусть, хотя сколько лет прошло.
Ему в своё время посчастливилось оказаться в одном из учебников по английскому для старшеклассников, а учебники стояли в мамином кабинете, и ещё в книжном шкафу в её комнате, и я страх как любила возиться и там и там. Эти старшеклассники, счатливые, читали по-настоящему интересные книги для внеклассного чтения - вроде "Хоббита", - и кипы номеров Ридерз Дайджест. У меня-то самой, увы, на внеклассном чтении была "Алиса в стране чудес", всю прелесть которой я не могла оценить довольно долго, "Британские мифы и легенды" - та же история, что с "Алисой", - какие-то отрывки из "Острова сокровищ" и много всего другого, что мне не нравилось. Собственные учебники по английскому, разумеется, мне не нравились тоже. В учебниках же старшеклассников была какая-то неизъяснимая прелесть, точно такая же, как в "Хоббите" и статьях Ридерз Дайджест.*) И я с максимальной доступной мне старательностью изучала эти учебники, методично продираясь сквозь дебри незнакомых слов со словарём Мюллера (о, это заслуженный словарь - потрёпанный до неприличия, добрая половина страниц охотно вываливается при любой попытке перемещения, но он по сей день служит мне верой и правдой, хотя давно уже надо купить новый...), а потом, когда мне доводилось тихонько дожидаться в уголке кабинета окончания маминых уроков и кто-то из этих самых старшеклассников начинал путаться, мямлить и не мог чего-то прочитать, рассказать или перевести, я ужасно гордилась, что я, маленькая, знаю больше, чем эти взрослые обалдуи.)
И, может быть, у меня нет права выкладывать это стихотворение, потому что я слишком хорошо знаю, за что люблю его: не за то, что оно красивое; люблю только потому, что, перечитывая, каждый раз вижу перед собой тот самый, зачитанный до дыр учебник, картинку с печальненьким синим профилем и неприметную дату в уголке - "W.H. Auden: (рождение - смерть)" - и вместе с ним стопки Ридерз Дайджест, и "Хоббита", и нерадивых учеников, и всё остальное.
О ваших проблемах лучше всего сказал еще Грибоедов, когда назвал свое произведение "Горе от ума". У вас достаточно высокий интеллект, но как это ни цинично, именно поэтому частенько окружающие вас люди более счастливы, чем вы. Обладая активной жизненной позицией, вы нередко берете на себя чересчур большую ношу, и порой тащить ее становится трудно. В подобные ситуации нередко попадают действительно сильные личности, которые во что бы то ни стало хотят сами разобраться в своих проблемах, и считают проявлением слабости звать на помощь. Но никто, даже самый сильный и умный человек, не застрахован от ошибок и от давления обстоятельств. Кроме того, вы не обязаны знать все, и порой вам не хватает просто информации... Пусть это покажется вам странным, но именно вам в первую очередь нужен психотерапевт. Но не всякий. Вы не нуждаетесь ни в слепом утешении, ни в безоговорочном руководстве. Возможно, вы уже имеете опыт обращения к таким специалистам - и наверняка печальный, потому что психотерапия, которая вам подходит (так называемая лоцманская или консультативная), в России пока - редкость. Но именно такого психотерапевта вы можете буквально нанять для того, чтобы он помог вам разобраться в ваших проблемах (а не решал их за вас). Да, такая работа бывает не самой дешевой, но если вы сможете себе это позволить и этим грамотно воспользоваться - все окупится. Выбирая психотерапевта-лоцмана, постарайтесь еще до консультации побеседовать с ним. Чем больше он задает вопросов - тем лучше. И главное - если он способен не подавлять вас, а работать как минимум с вами на равных. В таком случае это именно то, что вам нужно!..
*)
интересно, там другие варианты ответов вообще есть или как?))
Гёте - или это был кто-то другой? неважно, - сказал, что гениальность - 99% труда и лишь 1% таланта. Я, по правде говоря, думаю, что это был "случай так называемого вранья"; в устах миллионов людей, цепляющихся за эту фразу, она звучит как оправдание. Потому что талант всё-таки - чертовски несправедливая штука.
Потому что один, одарённый сверх всяких мер и приличий, черканёт пару строк на радость читателю, нисколько не утруждая этим себя - из одного только любопытства. Читатель прочтёт, разволнуется, размякнет, даже, чего доброго, пустит скупую мужскую или там обильную женскую, неважно, слезу; великодушно признает автора соверменным классиком и будет перечитывать, заучивая наизусть и умудряясь находить пласты смыслов в каждом слове.
А второй будет годами корпеть над текстом, бережно баюкая каждую идею внутри, как вынашивают ребёнка перед родами, будет переписывать по многу раз каждый отрывок, каждую строчку, переставлять местами слова, пытаясь найти единственно верные и точные. А другие пролистают эту книгу, как тысячи таких же, и забудут.
Это странно и немного обидно.
И ещё так же странно и обидно бывает слушать хорошо прочитанные аудиорассказы: начинаешь опасаться, не никчёмная ли вообще это штука, писательство? Ведь такими убогими смотрятся закорючки на бумаге по сравнению с полновесностью живых слов; как бы причудливо не были увязаны сети словоблудствующих красивостей, предназначенных для того, чтобы мысль запуталась, забарахталась, потерялась в них, - это просто буквы, наборы чёрных значков: они сухие и почти совсем ничего не весят, как деревяшки, пустые изнутри.
«...Он на миг словно перенесся в другой мир, где поменялись местами друзья и враги, где иными были победы и дела, но это наваждение моментально схлынуло, оставив только настоящее, могилу в городке Можерон и тупую боль в сердце, от которой ему не суждено было избавиться до самой смерти, пусть даже боли с годами предстояло притупляться и тускнеть, опускаясь в темные глубины разума и памяти.
… во мраке ночи сыпались с неба лепестки лилий…
Однако все в его недолгой жизни было не напрасно – и то, что в ней осталось, и то, чего уже не воротить никогда в этой жизни, в этом мире, а о другом людям знать до урочного времени не суждено, и это, пожалуй, к лучшему, а как же иначе…
Когда тоска и боль стали так мучительны, что перестали ощущаться, заполонив собою весь мир, он протянул руку, обмакнул перо и аккуратно стряхнул лишние чернила, чтобы не осквернить разлапистой кляксой бумагу с королевской печатью и собственноручной подписью его величества. И с застывшим лицом, стараясь выводить буквы как можно аккуратнее и красивее привыкшей более к шпаге и поводьям рукой, после слов "…жалуем шевалье Шарля де Батца д'Артаньяна де Кастельмора чином лейтенанта гвардии…" вписал "роты мушкетеров его высокопреосвященства кардинала".
И не было другой дороги, кроме этой, единственной.»
Я очень хорошо помню, как сидела над этой книгой; перелистывала страницы быстро-быстро, с редким упоением и блаженной улыбкой от чувства правоты всего написанного. Маленькая, доверчивая, я не имела тогда ни малейшего понятия о "фанфиках с другой стороны" и не умела, да и не рвалась выискивать в тексте стилистические огрехи... Та же история, что с ЧКА - ох, много чего я могу сказать про неё с высоты моей теперешней "мудрости", но зачем?
Зато именно с этой никчёмной, в общем-то, книжки началась когда-то моя безграничная, всепрощающая влюблённость в кардинала Ришелье.*)
И, забавно сказать, в голос, многажды слышанный; но то - на концертах, когда не до голоса совсем, а тут - запись, и всё сразу совсем другое, неузнаваемое.
И не целая песня, как обычно бывает, застряла в голове, а всего-то маленький кусочек, всего-то одна-единственная строчка: как она выпевает "дождь не проникнет в этот до-
о-
ом..."
- словно по лесенке из детской спускается.
@настроение:
мама Хаясибара, папа наш Миядзаки...*)
Первая половина Манифеста вышла чудной: длиннючий, во всех отношениях гениальный внеконкурсный косплей, в котором было, кажется, всё - от Гарри Поттера, мирно вяжущего красно-жёлтый шарфик, до Чёбитов, от Сейлор Мун до мягкого, не пошлого, удивительного милого стёба над Ночным Позором (- Я стал Иным. - А это хорошо или плохо? - Это модно.=))
И даже тот идиотский косплей по Саюкам, который они демонстрировали нам ещё на Анимацури, не испортил впечатления, а, наоборот, поднял настроение бодрым имперским маршем.)
И дискотека - в Арктике, а не в проклятущем Порту, и чёрнае наряды и белые лица-маски Эрика и Махи, и клубы дыма, и отчаянно зажигающие "Ски да", и беснующаяся толпа - ещё ни на одной пати я видела такого славного непотребства, ей-Эру...
Но больше ничего не скажу, потому что затанцевалась до дрожи и боли в коленках и меня неудержимо тянет в сон; всё расскажу, но потом, когда не буду так сильно тосковать по постели и мягкой подушке.