флафф, некрофилия
Нашла на дневниках себя; себя - года два-три назад. Совсем такое же мироощущение. Красиво, безумно трогательно - этакий светлячок в осеннем ночном тумане. Впрочем, если начистоту, то вряд ли у меня когда-нибудь получалось такой быть. Но - хотелось.
Чудесная девочка. Очень похоже на ту-меня-которая-в-Арте... на ту, какой она была когда-то. Подумала и удивилась: та я, оказывается, тоже взрослеет.
Это немного странно - я ведь не так уж часто о ней вспоминаю. Или всё-таки часто - для жизни, которая прожита и отброшена, как ставшая тесной одежда? Может даже - слишком часто? Ведь та жизнь не закончилась и не растворилась в других, она по-прежнему тянется параллельно моей и упорно перекликается с ней; только время там летит быстрее: у нас - год, у них - тысячелетие...
Та я, которая Тилле - сейчас в Нуменоре. Она, собственно, и не Тилле уже, она весело и с удовольствием играет роль придворной дамы, она - Айвэ Тинданьэллэ.
Она уже никому не плетёт венков из колокольчиков. И теперь уже никто не принимает её за лопоухого мальчишку с веснушками, хотя они никуда не делись, веснушки эти и лопоухость, и вздёрнутый нос, и слишком широкий рот.
Она по-прежнему носит чёрное - этот цвет ей к лицу больше всех остальных.
И по-прежнему любит мокнуть под дождём, гуляя по сырому булыжнику, но теперь это - набережная, или узенькие мостики, выгорбившиеся над рекой, которая бурлит и швыряет брызги в лицо. А снизу сильный ветер ударяет в юбку, и нужно крепко вцепиться в перила, иначе - подхватит и унесёт...
Она, как и раньше, пишет песни, но теперь думает о красоте слов, а не просто выплёскивает наружу то, о чём болит сердце. И сказки, которые она сочиняет - они похожи на сложные мозаики или на те самые шкатулочки, внутри которых прячутся шкатулочки поменьше, настоящее лакомство для ценителей литературы. И если напомнить ей о тех простых историях вроде сказок про принцессу Ливень, которыми она когда-то угощала приятелей, - она не смутится, не отведёт взгляд; кивнёт, улыбнётся с оттенком грусти, спокойно пожмёт плечами. Да. Было. Детство.
Она всё так же любит библиотеки и водить пальцем по корешкам книг.
Любит этот город, обречённый на гибель и сознающий это, но принимающий свою судьбу с достоинством, потому что его жители никогда и ни перед кем не склоняли головы.
Любит трубочное зелье из Ханатты, этот горько-сладкий дым, от которого кружится голова, - хотя как только мода на него пройдёт, она о нём, наверное, забудет.
Человек, которого она любит, хранит руну Аэт. Его волосы похожи на растрёпанные перья жемчужной птицы, он всегда мягко улыбается и никогда не повышает голоса; он - Фай Флуорайт, хотя там его, конечно, зовут по-другому.
Для того, чем они стали друг для друга, нет названия ни в одном языке; они не друзья, не влюблённые, не брат и сестра. Они понимают друг друга без взглядов и слов, глядятся друг в друга, как в зеркало, держатся за руки и кончиками пальцев слышат, что их сердца бьются в такт; но если судьба разлучит их, то они не будут тосковать друг о друге, потому что они свободны друг от друга, как ветер свободен от солнца, как море свободно от звёзд.
Да, она живёт так, как хотела бы жить я.
Но сама она иногда, по ночам, терзается смутной виной, - хотя умом понимает, что ничего особенного не случилось, просто она выросла, просто научилась справляться со всем одна, просто зарастила дыру в груди.
Чудесная девочка. Очень похоже на ту-меня-которая-в-Арте... на ту, какой она была когда-то. Подумала и удивилась: та я, оказывается, тоже взрослеет.
Это немного странно - я ведь не так уж часто о ней вспоминаю. Или всё-таки часто - для жизни, которая прожита и отброшена, как ставшая тесной одежда? Может даже - слишком часто? Ведь та жизнь не закончилась и не растворилась в других, она по-прежнему тянется параллельно моей и упорно перекликается с ней; только время там летит быстрее: у нас - год, у них - тысячелетие...
Та я, которая Тилле - сейчас в Нуменоре. Она, собственно, и не Тилле уже, она весело и с удовольствием играет роль придворной дамы, она - Айвэ Тинданьэллэ.
Она уже никому не плетёт венков из колокольчиков. И теперь уже никто не принимает её за лопоухого мальчишку с веснушками, хотя они никуда не делись, веснушки эти и лопоухость, и вздёрнутый нос, и слишком широкий рот.
Она по-прежнему носит чёрное - этот цвет ей к лицу больше всех остальных.
И по-прежнему любит мокнуть под дождём, гуляя по сырому булыжнику, но теперь это - набережная, или узенькие мостики, выгорбившиеся над рекой, которая бурлит и швыряет брызги в лицо. А снизу сильный ветер ударяет в юбку, и нужно крепко вцепиться в перила, иначе - подхватит и унесёт...
Она, как и раньше, пишет песни, но теперь думает о красоте слов, а не просто выплёскивает наружу то, о чём болит сердце. И сказки, которые она сочиняет - они похожи на сложные мозаики или на те самые шкатулочки, внутри которых прячутся шкатулочки поменьше, настоящее лакомство для ценителей литературы. И если напомнить ей о тех простых историях вроде сказок про принцессу Ливень, которыми она когда-то угощала приятелей, - она не смутится, не отведёт взгляд; кивнёт, улыбнётся с оттенком грусти, спокойно пожмёт плечами. Да. Было. Детство.
Она всё так же любит библиотеки и водить пальцем по корешкам книг.
Любит этот город, обречённый на гибель и сознающий это, но принимающий свою судьбу с достоинством, потому что его жители никогда и ни перед кем не склоняли головы.
Любит трубочное зелье из Ханатты, этот горько-сладкий дым, от которого кружится голова, - хотя как только мода на него пройдёт, она о нём, наверное, забудет.
Человек, которого она любит, хранит руну Аэт. Его волосы похожи на растрёпанные перья жемчужной птицы, он всегда мягко улыбается и никогда не повышает голоса; он - Фай Флуорайт, хотя там его, конечно, зовут по-другому.
Для того, чем они стали друг для друга, нет названия ни в одном языке; они не друзья, не влюблённые, не брат и сестра. Они понимают друг друга без взглядов и слов, глядятся друг в друга, как в зеркало, держатся за руки и кончиками пальцев слышат, что их сердца бьются в такт; но если судьба разлучит их, то они не будут тосковать друг о друге, потому что они свободны друг от друга, как ветер свободен от солнца, как море свободно от звёзд.
Да, она живёт так, как хотела бы жить я.
Но сама она иногда, по ночам, терзается смутной виной, - хотя умом понимает, что ничего особенного не случилось, просто она выросла, просто научилась справляться со всем одна, просто зарастила дыру в груди.