В профиле почему-то написано, что мне девятнадцать лет, и я думаю - неужели и правда девятнадцать? А если не девятнадцать, то сколько тогда? Мне ещё нет двадцати одного. Кажется. Хотя я уже ни в чём не уверена. Помнить свой возраст так сложно.
Недавно благодаря одному из собственных персонажей поняла, что возраста бояться незачем, что такие, как она (как я?..) никогда не меняются, в семьдесят лет оставаясь такими же, как в пятнадцать. "Всё те же колокольчики на сумке...".

Уже больше недели я целыми днями лежу в кровати, лишь изредка отвлекаясь на интернет и книги, а большую часть времени просто сплю - вернее, отчаянно пытаюсь заснуть: тело горит, голова раскалывается от боли - всё в точности как в прошлом году. Я заболела в это же время; такое чувство, что кто-то очень сильно не хочет, чтобы я продолжала учиться в этом институте, а я, глупая, зачем-то продолжаю настаивать на своём... Тогда я посадила себе почки и лежала с температурой под сорок один. В скорой сказали: "Мы такими делами не занимаемся, идите в поликлинику". Идти я, конечно, никуда не могла. Сознание терять не хотелось; я никогда, ни-ког-да не теряла сознание, не представляю, на что это похоже, и очень боюсь - для меня это всё равно что маленькая смерть. Я лежала с открытыми глазами и вспоминала разные факты из истории Древнего Рима - то, что нам рассказывала М.В.: мужья, жёны, любовные интрижки, - так глупо, но в те моменты это почему-то стало той самой ниточкой, благодаря которой я не потеряла чувство реальности.
Когда температура опустилась до тридцати девяти, я заставила К. отвести меня на прогулку и даже ухитрилась кувыркаться на турнике - до такой степени лёгкой и здоровой я себя чувствовала по сравнению с тем, что было... Сейчас всё не так плохо, конечно, просто грипп с небольшими осложнениями. Но я уже пропустила неделю в институте и так боюсь пропустить ещё одну...
И почти ничего не ем: любая еда внушает отвращение. Сегодня приснился лимонный мусс. Во сне мусс казался вкусным, но когда я проснулась и попыталась представить себе этот вкус, то нарисовалось что-то рыхлое и мучнистое.
А какой хороший был сон - чувства и цвета яркие, как в детстве; и институт почему-то оказался в здании то ли бывшей моей школы, то ли музыкальной школы, которая находилась в том же районе, поэтому - с детства знакомые тропинки, деревья и качели, и много-много солнца; и Лучшая Подруга, чем-то неуловимо напоминающая множество людей, которые были дороги мне когда-то или дороги до сих пор.
А за два дня до этого снилась Эстель. В том сне была монорельсовая дорога над тёмным городом - из-за задымленного неба казалось, что там всегда стоят сумерки, - и путь был таким долгим, что казалось, это не поезд движется, а сам город под ним. Но и город внизу менялся по странному принципу: менялись только детали, общие же черты оставались прежними; "Только что проехали города Петровы" - сказал механический голос. Очертания города стали меняться заметнее, но всё же очень плавно, как будто кто-то нарочно искал в двух разных городах схожие здания и улицы. Я не сразу поняла, что таинственные "города Петровы" - это всего-навсего Питер, а когда поняла, стала крутить словосочетание во рту, как леденец, пока оно не потеряло смысл. Я вдруг увидела, что этих самых городов Петровых существует на свете бесчисленное количество, и мы объехали лишь малую часть их; а куда мы едем - в один из Петербургов (который? чей?), в Прагу ли, во Львов - я не знала. Я поняла, что наше путешествие бесконечно, и мне стало грустно, так грустно.
На грани пробуждения мне вспомнилась "Жёлтая стрела". Я подумала: господи ты боже мой, у меня фантазии не больше, чем у Пелевина. Стало совсем тоскливо.