флафф, некрофилия
Иногда мне думается, что я, вместо того, чтоб осмысливать какие-то свои немудрящие уютные истины, вспоминаю их: как вспоминают давний сон или полузабытую мечту.
Жизни прошлые и придуманные тянутся ко мне, свиваясь воедино и норовя захватить, захомутать меня цепкими призрачными сетями, и я поневоле поддаюсь наваждению и начинаю вслушиваться в их многоголосье, и каждая ниточка хочет поведать мне о чём-то своём, сокровенном, одной только ей известном.
И мне каждый раз кажется, что я знала об этом, только что поведанном, всю жизнь, только забыла почему-то, и всё новые и новые тени принимаю я в себя, поглощая их жизни и мысли.
Я была девочкой из бедной деревушки где-то под Труа, и в 12** году вместе с другими такими же нищими вечно голодными детьми натирала ноги в дороге к морю, до фантастического города Марселя, и дорога казалась бесконечной; и никто из этих детей, конечно, не добрался до Земли Обетованной, корабль, на котором согласились перевезти их, плыл прямиком в Александрию, где их всех, кто был ещё способен работать, продали на невольничьем рынке. Но всего этого я уже не видела, я умерла, не дойдя даже до Марселя, от изнеможения и голода.
Я была алхимиком раннего Средневековья, магистром тайного ордена, основателем которого, по слухам, был сам Гермес Триджывеличайший; Знание я ценил превыше всего и считал себя мудрым, просветлённым и свободным, хотя, конечно, как и все живущие, был узником собственных взглядов и убеждений - и только перед самой смертью смог наконец признаться себе в том, что жил не ради обретения высшей мудрости, не из-за веры в высшее предназначение: что жил так, как жил, только потому, что не было для меня большего удовольствия, чем корпеть над расшифровкой старых рукописей и возиться с бесконечными колбочками и ретортами, и смотреть на огонь в атаноре, - и, более того, понял, что это правильно, что так и нужно...
Я была гетерой в Древней Греции; обсидиановые осторожные глаза, быстрые загорелые пальцы; привлекательная и образованная, я умела привораживать, щедро используя всё, что дали мне боги; вечерами я вела со своими красивыми, знатными, замечательными гостями беседы о вечном - то были изысканные, умные беседы, и пустые, пустые... Я, помню, всё была недовольна чем-то, никак не умела найти того, что мне было нужно и даже смутно не представляла себе, что, собственно, искать, - и слишком много пила.
Я была единственной, любимой сестрой капитана пиратского корабля, единственной женщиной на борту, владычицей и святыней для тех грубых, полудиких людей, спешивших выполнить каждый мой каприз, - и, наверное, в этой своей жизни я была счастливее всего: там были паруса словно крылья и ветер, много ветра в лицо - всё то, что обычно понимается под свободой в романтической литературе. Я была очень счастлива и с охотой училась любить мир - и ещё тому, о чём писал Лагерквист: что человек - пилигрим в море; меня пугала и одновременно притягивала эта фраза, я-то получше многих знала о том, какое оно, море: всеобъемлющее.
Я была французким парфюмером когда-то в начале ХХ века, жадным до ароматов, молившимся на шкафчик с пряностями, - буржуа с нафиксатуаренными усиками и холёными руками, от которых всегда неуловимо веяло десятком, сотней придуманных им же самим запахов. Я охотно продал бы душу дьяволу, если б тот вместо презренного алкоголя - какое, Фауст, ты предпочитаешь? - додумался предложить мне рецепт Chanel№5.
Наверно, лет через сто или двести я буду сидеть в какой-нибудь кофейне - ведь не может быть, что кофеен тогда уже не станет, правда? - и царапать карандашом на неудобной салфетке, вспоминая жизни прошлые и придуманные, как сейчас;
интересно, что я скажу тогда об этой своей, предыдущей жизни? "Она сочиняла истории" или "она грезила другими мирами" - или что-то другое, совсем не такое поэтичное и пафосное? "Она хотела стать детским писателем и хорошим художником, журналисткой, доктором, потом - патологоанатомом, хотела стать путешественником, международным бомжом, филологом и даже, как это не смешно, актрисой - когда-то совсем давно, в детстве, - а в результате не сделалась никем из вышеперечисленного, потому что хотела, как это часто бывает, всего и сразу, и впридачу была чудовищно, невыносимо ленива - и это тоже бывает..." - так, например?
интересно, как буду думать та, другая я, которая двести лет спустя,
интересно, что будет вообще в этой жизни - хотя кому это не интересно.
"Интересно, интересно, ты знаешь, что мне интересно..."
Жизни прошлые и придуманные тянутся ко мне, свиваясь воедино и норовя захватить, захомутать меня цепкими призрачными сетями, и я поневоле поддаюсь наваждению и начинаю вслушиваться в их многоголосье, и каждая ниточка хочет поведать мне о чём-то своём, сокровенном, одной только ей известном.
И мне каждый раз кажется, что я знала об этом, только что поведанном, всю жизнь, только забыла почему-то, и всё новые и новые тени принимаю я в себя, поглощая их жизни и мысли.
Я была девочкой из бедной деревушки где-то под Труа, и в 12** году вместе с другими такими же нищими вечно голодными детьми натирала ноги в дороге к морю, до фантастического города Марселя, и дорога казалась бесконечной; и никто из этих детей, конечно, не добрался до Земли Обетованной, корабль, на котором согласились перевезти их, плыл прямиком в Александрию, где их всех, кто был ещё способен работать, продали на невольничьем рынке. Но всего этого я уже не видела, я умерла, не дойдя даже до Марселя, от изнеможения и голода.
Я была алхимиком раннего Средневековья, магистром тайного ордена, основателем которого, по слухам, был сам Гермес Триджывеличайший; Знание я ценил превыше всего и считал себя мудрым, просветлённым и свободным, хотя, конечно, как и все живущие, был узником собственных взглядов и убеждений - и только перед самой смертью смог наконец признаться себе в том, что жил не ради обретения высшей мудрости, не из-за веры в высшее предназначение: что жил так, как жил, только потому, что не было для меня большего удовольствия, чем корпеть над расшифровкой старых рукописей и возиться с бесконечными колбочками и ретортами, и смотреть на огонь в атаноре, - и, более того, понял, что это правильно, что так и нужно...
Я была гетерой в Древней Греции; обсидиановые осторожные глаза, быстрые загорелые пальцы; привлекательная и образованная, я умела привораживать, щедро используя всё, что дали мне боги; вечерами я вела со своими красивыми, знатными, замечательными гостями беседы о вечном - то были изысканные, умные беседы, и пустые, пустые... Я, помню, всё была недовольна чем-то, никак не умела найти того, что мне было нужно и даже смутно не представляла себе, что, собственно, искать, - и слишком много пила.
Я была единственной, любимой сестрой капитана пиратского корабля, единственной женщиной на борту, владычицей и святыней для тех грубых, полудиких людей, спешивших выполнить каждый мой каприз, - и, наверное, в этой своей жизни я была счастливее всего: там были паруса словно крылья и ветер, много ветра в лицо - всё то, что обычно понимается под свободой в романтической литературе. Я была очень счастлива и с охотой училась любить мир - и ещё тому, о чём писал Лагерквист: что человек - пилигрим в море; меня пугала и одновременно притягивала эта фраза, я-то получше многих знала о том, какое оно, море: всеобъемлющее.
Я была французким парфюмером когда-то в начале ХХ века, жадным до ароматов, молившимся на шкафчик с пряностями, - буржуа с нафиксатуаренными усиками и холёными руками, от которых всегда неуловимо веяло десятком, сотней придуманных им же самим запахов. Я охотно продал бы душу дьяволу, если б тот вместо презренного алкоголя - какое, Фауст, ты предпочитаешь? - додумался предложить мне рецепт Chanel№5.
Наверно, лет через сто или двести я буду сидеть в какой-нибудь кофейне - ведь не может быть, что кофеен тогда уже не станет, правда? - и царапать карандашом на неудобной салфетке, вспоминая жизни прошлые и придуманные, как сейчас;
интересно, что я скажу тогда об этой своей, предыдущей жизни? "Она сочиняла истории" или "она грезила другими мирами" - или что-то другое, совсем не такое поэтичное и пафосное? "Она хотела стать детским писателем и хорошим художником, журналисткой, доктором, потом - патологоанатомом, хотела стать путешественником, международным бомжом, филологом и даже, как это не смешно, актрисой - когда-то совсем давно, в детстве, - а в результате не сделалась никем из вышеперечисленного, потому что хотела, как это часто бывает, всего и сразу, и впридачу была чудовищно, невыносимо ленива - и это тоже бывает..." - так, например?
интересно, как буду думать та, другая я, которая двести лет спустя,
интересно, что будет вообще в этой жизни - хотя кому это не интересно.
"Интересно, интересно, ты знаешь, что мне интересно..."